В доме на краю деревни возле леса жила – была девочка Ляля. Были у неё мама и папа, бабушка и дедушка. И каждый новый день был как вчерашний. И вот однажды Ляле надоело. И захотелось ей чего-нибудь. Вышла она из дома и отправилась искать это что-то.
Пошла она в лес. Но опушка леса тоже была ей знакома, и шла она все дальше и дальше. Чем дальше в лес она шла, тем сумрачней становилось вокруг, сыро и скользко. Тропинка кончилась. Шла Ляля по прелым прошлогодним листьям, перелезала через поваленные деревья. Шла он шла и вышла на поляну.
Села на пенек – отдохнуть. Вокруг цветы пестрые под ветром качаются, где-то птички пересвистываются, солнышко пригревает – хорошо. Вдруг набежало облачко, смолкли птицы, а вокруг поляны что-то зашуршало в траве. И перед Лялей появилось ЧТО-ТО. Обошло пенек вокруг, понюхало воздух и траву вокруг пенька, село напротив Ляли и уставилось на неё глазками – бусинками.
Сначала Ляля испугалась, а надо сказать что пугаться она стала уже давно, когда по лесу пробиралась. Но когда на полянку вышла, да на пенек села — подуспокоилась. А ЧУДО-ЮДО увидела, опять испугалась. Но смотрит ЧУДО-ЮДО сидит спокойно, не кусается (пока) и решила Ляля разговор завести, зубы чуде-юде заговорить, а заодно посмотреть на размеры этих зубов – стоит остерегаться или так. И спрашивает она так вежливо:
-Ты кто?
Чудо-юдо немножко пошевелилось, вроде как плечами пожало: Мол, само не пойму!
И стала Ляля внимательно рассматривать чуду-юду. Роста чуда-юда была со среднего ёжика. Сильно лохматая и поэтому не очень понятно из каких частей тела состоявшая. Голова была наверяка, а также глаза и нос. И Ляля предположила, что две кисточки по бокам головы были ушами.
В этот момент на краю поляны хрустнула веточка и кисточки-уши встрепенулись и нацелились в сторону треска. Но сама чуда-юда не пошевелилась. А Ляле хотелось посмотреть есть ли у неё ноги-лапы и хвост. Со стороны треска послышалось шуршание и бормотание. Дошуршав до пенька, бормотание развернулось и превратилось в ёжика.
Ёжик настороженно повел носом в Лялину сторону, а на чуду-юду внимания не обратил. Подумав, Ляля решила, что либо ёжик чуду хорошо знает и не боится, либо не видит и не слышит – и поэтому не реагирует. Тогда решила Ляля спросить у ёжика про чуду-юду. А чтобы ежик не испугался и не убежал сразу, придумала Ляля угостить ежа. Придумать-то придумала, а вот чем… и стала рыться в карманах, а ёжик с чудой-юдой внимательно на неё смотреть. Нащупала Ляля в кармане завалившуюся давным-давно карамельку, вытащила, развернула и протянула ежику. Не успел ёжик даже обнюхать угощение, а чуда-юда уже причмокивает, от удовольствия жмурится.
— Вот она всегда так, — проворчал ёжик, — оглянуться не успеешь – уже спроворит.
— А кто это «она»? — обрадовалась Ляля начавшемуся разговору.
— Она – это она – махнул ёжик лапкой в сторону чуды.
— А откуда она взялась? А давно? А где живет? Кусается?… – затараторила Ляля. Тараторит Ляля, а сама с удивлением видит, что ежик тоже почему-то причмокивает.
— Позвольте. Конфета была одна, стибрила её чуда, с ежиком не делилась, а чмокают почему-то оба. Это как!?
От такого напора ёжик фыркнул и свернулся в клубок. Прикусила Ляля язык, да поздно.
А чуда-юда конфету дочмокала, фантик сложила (тут Ляля увидела, что у чуды под длинным мехом есть лапки-ручки с пальчиками) и облизнулась. Язык у чуды оказался длинный, фиолетовый, а зубы – не страшные (зубы как зубы).
Между тем ёжик из клубка лапки выпростал и заковылял по своим ежиным делам.
Сидит Ляля на пенёчке, рядом чуда-юда. Чуда молчит и Ляля – молчит. И кажется Ляле, что чуда эта на ёжика чем-то похожа.
Задумалась Ляля. Вроде бы все как раз по Лялиным мыслям: обстановка не привычная, а просто дикая (природа, то есть), чуда-юда — налицо, сиди (или ходи) да выясняй кто она да откуда – надолго изысканий хватит. А не весело Ляле, да просто скучно. И домой хочется – к маме-папе, бабушке-дедушке, к привычным делам.
Погрустила – погрустила Ляля и решила – смыться, т. е. удрать по-тихому. Глянула – а чуды-юды и нет. Встала Ляля с пенечка и пошла потихонечку к краю поляны. Идет, не оглядывается. Стала перелезать через поваленное дерево и вдруг услышала сзади странный звук: сопение-попискивание-ворчание. Оглянулась… батюшки мои: чуда-юда, да не одно (одна?), а раз, два, три, четыре, пять (дальше считать еще не умею, подумала Ляля) – много. От растерянности опустилась Ляля на поваленное дерево, а чубзики (так они назвались в Лялиной голове) вокруг толпятся.
«Видимо (решила про себя Ляля) им та чуда рассказала про конфету, и они решили что у меня их много.»
— У меня больше нет конфет, — сказала Ляля. А чубзики не уходят, на месте топчутся, молча галдят.
— А вы чьи? – почему-то спросила Ляля. Чубзики замолчали, как бы засмущались, и чуть-чуть на шажок придвинулись к Ляле.
— Мои что ли? – упавшим голосом сказала Ляля. И ещё на шажок придвинулись чубзики.
«Что я скажу дома? Как объясню эту толпу чуд? Зачем это мне? — пронеслось в голове у Ляли, — удрать что-ли? Не успею. А может обмануть? Скажу, мол посидите здесь – я вам конфет принесу, а самой удрать, а дома сказать, что хочу к тете Клаве в гости уехать, пускай потом ищут!»
Роятся мысли в голове у Ляли, смотрит она на толпу чубзиков, а они перед ней бегают, прыгают, прячутся друг от друга, ищут, обижаются, плачут, дерутся. Присмотрелась к чубзикам Ляля: кого-то они ей напоминают. Каждый по-своему, но все вместе кого-то одного! Меня!!! Все её мысли проигрывают. Испугалась Ляля: если это мои чубзики, то теперь не соврать никак! Все же видно! А если я их не возьму с собой и не спрячу, то все мои мысли увидят!
Поднялась Ляля с поваленного дерева, чубзиков послабее на руки взяла, тех которые покрепче в шеренгу поставила и повела их домой.
Пришла Ляля домой, входит в кухню, опустив голову, приготовилась к руганию, к расспросам. Смотрит: на кухне стол накрыт, за столом мама, папа, бабушка, дедушка и тетя Клава. Чубзики Лялины увидели угощение – заволновались, загалдели захотели вкусненького.
Родители обрадовались Ляле и ни о чем не спрашивали. За стол усадили, гостинцев положили, чубзики наперебой все похватали. Ляле даже обидно стало: это что же, никто моего отсутствия не заметил и меня не искал?! Но про обиды скоро думать забыла: чубзики угощение хватают, в рот себе пихают, а сладко у Ляли во рту. А про чубзиков Ляля сразу и не сообразила. Только потом поняла: их никто кроме нее не видит. А потом и сама Ляля перестала видеть своих чубзиков все время. Только иногда показывались они ей, в особых случаях.
